Иван Брагинский, я не против, но не у всех на виду. Как я уже сказал в своём посте, всё хорошо, пока ты можешь поделиться своими переживаниями. Вот и делись со мной, если хочешь.

Honda Kiku, окайри)

Honda Kiku, он хочет поговорить о своей жизни. *пожал плечами* Ничего предрассудительного, брат.

Honda Kiku, брат, о чём ты D: *боится такого сурового брата*

Honda Kiku, именно так xDD *поржал*

Иван Брагинский, окай, удачи)

Gilbert Beilschmidt, ты мои депрессивные японские посты не видел))

Gilbert Beilschmidt,
Естественно, Италия был другом Японии, как и Нидерланды, как и Англия и Америка, как и… Германия…
"Я не дам больше погибнуть никому из них. Ни своим друзьям, дорогим мне людям, ни другим странам, с которыми я не имел близких контактов", - думал японец, и именно в этот момент он получил удар в челюсть.  Удар был такой силы, что Хонда пошатнулся и сделал несколько шагов в сторону, воззрившись с удивлением и растерянностью на немца. Губы саднило, и он чувствовал, как уже что-то начинает стекать по его подбородку.
- Люд…
- Как ты смеешь прикасаться к нему, мразь? Пришел полюбоваться на то, что сделал? – тот притянул японца к себе с лёгкостью, будто азиат был ребёнком, а потом оттолкнул, приложив Хонду затылком о стену.
- Люд!.. – Хонда опять не смог ничего сказать. От удара из глаз будто посыпались искры, а в ушах зазвенело, дыхание перехватило, и вместо окончания имени японец издал что-то похожее на болезненный стон.
-Я тебе кишки выпущу. Прямо сейчас, собственными руками, - шипение немца отдавалось в ушах и ранило куда сильнее самих действий, которые сейчас проделывал Мюллер с его телом, будто кинжалом протыкая сознание, и без того измученное таким количеством смертей.  Японец мог лишь собраться с силами, не обращая внимания ни на гудящую голову, ни на то, что он уже перешёл в горизонтальное положение, растянувшись на полу, ни на его собственную кровь, стекающую по нему и размазывающуюся по полу, и прохрипеть:
- Это не я!.. Я ничего не де… Кха… Не делал!.. – крепкие мускулистые руки немца, которые спокойно могли обхватить тонкую шею, принялись душить японца. Хонда лишь широко распахнул глаза, неверяще смотря на Людвига и схватив его за руки, пытаясь как-то отстранить их от себя и извернуться, глотнуть хоть немного воздуха, но у него ничего не выходило. Перед глазами всё поплыло. И лицо Людвига, искажённое маской ненависти и желания убивать стояло перед взором японца, даже когда тот закрыл на мгновение глаза, уже начинающие слезиться.
- Не… Это… не…  - пытался он выдавить из себя, но, конечно же, это не могло образумить Людвига. Вряд ли он вообще слышал тяжелый шёпот азиата. Сжимать руки Мюллера становилось всё сложнее, а о том, чтобы отодвинуть от себя такое неимоверно тяжёлое, налегающее на него тело, не могло быть и речи. Сердце стучало в висках и в ушах, как миллиарды гонгов, стучало под руками Мюллера, пытаясь освободиться, оно разрывалось в груди, мечась в агонии, а лёгкие горели огнём, будто вот-вот разорвутся на миллиарды кусочков. Хрип – теперь единственное что был способен издать Хонда. И всё вокруг будто покрылось кровавым туманом. Он видел движение сбоку. Кажется, кто-то плеснул что-то жидкое на Людвига. Немного попало и на лицо японца. Эта вода, должно быть, холодная? Он уже не чувствовал. Она казалась ему несуществующей, как и его собственная кровь, украшающая кафель кухни. Кто-то что-то говорил. Женский голос, почему-то звучащий, как мужской. А затем мужской голос, звучащий как-то нереально низко.
Хонде надоело это. Надоело кровавое пятно перед глазами, надоело лицо Людвига, надоело какое-то движение в стороне, и он закрыл глаза. Первое время под веками ещё блистали огненно-кровавые круги, разрываясь на миллиарды осколков, а потом всё вдруг пропало. Пропало ощущение тяжести, пропало ощущение таких тяжёлых, жестоких, железных рук, пропало ощущение времени, места. Нет ничего.
Только одинокая слеза скользнула с уголка глаза по виску, не замеченная никем, и смешалась с кровью, затерялась в слипшихся волосах.
Прости меня, Италия… Я не смог сдержать нашего уговора. Я же обещал защищать тебя и Германию. Я не смог защитить тебя. Я никого не могу защитить… Теперь...
И сознание японца окончательно проглотила склизкая тьма.

Wang Yao
Ух ты... Какой классный пост, сколько чувств *___* Ты умеешь писать депрессивные посты, да.

Добрый вечер, кстати.

Wang Yao
Во всех. Мне понравилось. о_о

Я как-то писал фанфик про Японию и Китай. Но, кхм, рад, что выкинул его нафиг.

Gilbert Beilschmidt, да забей, не пиши это х)
Хочешь, ещё посты покидаю?

Gilbert Beilschmidt, концовку не пиши))

Боже, как больно! Он всего лишь на краткий миг приоткрыл глаза, чувствуя, что если он этого не сделает, тьма захватит его в свои объятия, поглотит и больше никогда не отпустит. А открыв глаза, можно увидеть свет, спасающий от всепоглощающей тьмы, будто бы она огромная пасть Сатаны. Но свет оказался не более милосерден. Даже узкой щёлочки между веками, через которую японец и увидел мир, было достаточно, чтобы глаза обожгло неимоверной колючей болью, будто кто-то вылил кислоты. Непроизвольно захотелось зашипеть от боли, сморщившись, и приложить руки к ноющим глазам, потереть их, успокоить. Но ничего не вышло. Чем яснее становилось сознание, чем более разум возвращался в гудящую голову, тем сильнее становилось осознание, что болят не только глаза. Чтобы хотя бы утихомирить эту режущую ножом боль, он крепко сжал веки, жмурясь.
Болела голова, особенно затылок. Что-то гудит, что-то звенит то ли над ухом,  то ли в самом ухе. И любое движение, будь то шевеление рукой, ногой или простой вздох, лишь усиливало этот с ума сводящий звук. Казалось, что вот-вот не будет сил терпеть это, и разум вновь падёт обратно, в пустоту, но нет, пронесло. Болит грудь, ноющая при каждом вздохе. Легче было бы не дышать, но Япония не мог. Не обращая внимания на боль, он глубоко вздохнул, едва приоткрыв рот, чувствуя, как протестует его тело очередной вспышкой болезненных ощущений, слыша хрип, с которым воздух проходит в него, наполняя лёгкие. Он чувствовал, как ноет горло, пересохшее, будто бы обсыпанное песком… Хотя нет, будто обсыпанное битым стеклом. Почему-то болит нос, саднит губы, они будто бы слиплись.
Кажется, наконец-то можно различить запахи, притупленные пульсирующей, одновременно острой и одновременно тупой болью везде. Первым, что почувствовал японец, был запах крови. И вкус тоже. Значит, это из-за неё слиплись губы. Кажется, он чуял запах пота и лекарств. А ещё запах чистого белья…
Вздохнув глубоко опять, он решил не обращать внимания на телесные неудобства и всё же открыть глаза. На этот раз более менее терпимо, хотя чувство, будто веки кто-то сшил вместе, какой-то врач-неумёха, и теперь он не может открыть глаза шире.
Всё плывёт, лишь пятна странные, то светлые, то тёмные. Но, кажется, это что-то похоже на дерево?.. И пахнет бельём?
Комната?..
Он резко хрипло закашлялся, будто что-то сдавило горло, аж на глазах выступили слёзы, отчего они вновь заболели, видимо, обиженные таким неуважением. Япония сейчас вообще не ощущал себя чем-то целым. Он чувствовал лишь боль там-то, боль сям-то, а ещё там, там и там. В общем, везде. Это даже похоже на то, будто неумелый патологоанатом его порезал на кусочки, а потом, поняв, что совершил ошибку, сшил заново, заодно перепутав пару деталей. Деталей? Прямо как машина.
Кику слегка хмыкнул, думая, а что за бред крутится в его голове. Помимо мыслей о боли, стекле, роботах, кусках и патологоанатомах, всё ещё чётко стояла картина потопа.
Жёлтые воды, тёмное небо, безумная улыбка, вопль отчаяния, мольбы о помощи и кровь, кровь, кровь…
-Нет… - почти выдохнул он, едва шевеля онемевшими губами. - Они?..
Вновь закашлялся и, долго жмурясь, снова открыл глаза.  На этот раз всё прояснилось. Всё же, он страна, и в себя приходить намного легче. Сухость в горле всё ещё осталась, явно намекая, что надо попить. Слегка приподнявшись на локтях, Япония оглянулся. Увидел Венгрию, которая, судя по всему, подлатала его. Кику даже растянул было  губы в благодарной улыбке, пока не увидел Людвига, а за ним лежащего Австрию. Улыбка тут же медленно сползла с губ.
Надо же, я ещё жив… Что на него нашло? Он считает меня во всём виновным?
Приложив неимоверное количество сил, японец с лёгким кряхтением сел, а после и встал, едва держась на ногах. По-прежнему всё тело пищало и протестовало, но в голове крутилась только одна мысль: уйти. Уйти подальше от этого безумца, совсем себя не контролирующего. Тем более, он не увидел своей катаны: видимо, потерял.
Промямлив что-то про воду, кухню и катану, японец доковылял до двери, шатаясь из стороны в сторону, как маятник, и скрылся в темноте коридора.

Gilbert Beilschmidt, ещё покидать? xDDDD На них хоть фанфик пиши.